Шанхай Гранд. Запретная любовь и международные интриги в обреченном мире - Taras Grescoe

деревянных столах подавали гамбургеры и кукурузно-говяжий хаш. Порции были такими большими, что каждый клиент уходил с собачьей сумкой; однако Джимми Джеймс настоял, чтобы пакеты отдали не семейной собаке, а попрошайкам, которые ждали на улице. Боулинг в "Кантри-клубе" (где игроки были китайцами, но в который китайские клиенты не допускались) был превосходным, а за полем для гольфа "Хунджао" умело ухаживали служащие в белых халатах длиной до щиколоток.

Однако при всем привычном домашнем комфорте любой турист, глядя из окна номера в отеле Cathay, был бы поражен пугающим скоплением людей, видимым в любое время суток там, где Нанкин-роуд пересекается с Бундом.

"Ни в одном городе, ни на Западе, ни на Востоке, я не испытывал такого впечатления от густой, плотной, насыщенной жизни", - писал Олдос Хаксли после посещения Старого города. "Ничего более насыщенного жизнью нельзя себе представить... столько жизни, так тщательно канализированной, так быстро и сильно текущей - зрелище ее внушает нечто похожее на ужас".

Более демократично настроенные наблюдатели были в восторге от демонстрируемой жизненной силы. Журналист Эдгар Сноу, уроженец Миссури, приехавший в Шанхай в 1928 году для работы в China Weekly Review, описывал улицы центра города, заполненные "толпами людей, пробивающимися через всевозможные лотки, шатко стоящими среди старых и новых автомобилей и между кули, бешено соревнующимися за проезд на рикше, осторожно проходящими мимо "медовых тележек", наполненных экскрементами, которые тащат по Bubbling Well Road, с сардоническим видом мимо надушенных, изысканно одетых, обнажающих середину бедра китайских дам, шутливо мимо геркулесовых кули с голыми спинами, везущих свою тачку-такси с шестью хихикающими девочками-служанками по пути домой или на работу, осторожно мимо поющих разносчиков с переносными кухнями, готовыми на месте приготовить вкуснейшую лапшу, с любовью под магазинами с золотыми буквами, переполненными тончайшими шелками и парчой, с замиранием сердца мимо деревенских женщин, глядящих широко раскрытыми глазами на пугающих индийских полицейских, с серьезным видом мимо азартных игр в маджонг, щелкающих слоновой костью, джай-алай и пари-матч, хитро пробираясь по улицам, пропахшим тяжелым кисло-сладким запахом опиума."

На первый взгляд, Шанхай, управляемый иностранцами, казался образцовым городом интернационализации мира. На латунных значках на нарядной униформе членов многонационального Шанхайского добровольческого корпуса были изображены Юнион Джек, звезды и полосы, немецкий орел, португальский щит, французский триколор, скандинавский крест и флаги семи других наций, расположенные в круге среди китайских иероглифов.* На авеню Фош, одной из разделительных линий между Международным поселением и Французской концессией, с южной стороны проездом управляли вьетнамцы в остроконечных соломенных шляпах, а с северной - сикхские констебли Международного поселения в тюрбанах с четвертьпальцами из железного дерева и конфискацией сидений у любого водителя рикши, осмелившегося нарушить закон.

Шоппинг был главным занятием для посетителей. Обменный курс был весьма благоприятен для иностранцев, особенно для тех, у кого в кармане были американские доллары. В русских бутиках на авеню Жоффр они покупали шубы и палантины из колинского меха и соболя, добытых в Сибири. В современном шелковом салоне La Donna в торговом пассаже Cathay руководство требовало от обслуживающего персонала-мужчин несколько раз в неделю делать маникюр, чтобы ногти не рвали драгоценные полотна из шантунского шелка и крепдешина. На участке Бунда перед отелем Cathay их подбирали автобусы, управляемые American Express или Thomas Cook, и завышали цены на нефритовых Будд и другие сувениры в китайском городе (очевидная неспособность туристов торговаться приводила в отчаяние жителей Шанхайланда, которые обвиняли их в завышении местных цен).

Проносясь между птичьим рынком, Большим мировым центром развлечений и пагодой Лунхва, более наблюдательный турист мог бы заметить признаки нищеты на улице. Голод доводил беднейших жителей Шанхая до немыслимых крайностей. Еще мальчиком сын словацкого архитектора Ладислава Худеца (построившего Park Hotel, единственного серьезного конкурента Cathay) наблюдал, как богатый китаец высунулся из своего лимузина и его вырвало обильной едой; нищие тут же появились из боковых улиц, чтобы съесть то, что он вырвал. Недавно приехавший американский диск-жокей Кэрролл Олкотт совершал свою первую прогулку по Международному поселению, когда увидел, как пожилая китаянка, переходившая Пекин-роуд, уронила миску с рисом. Когда она опустилась, чтобы соскрести вечернюю еду с тротуара и вернуть ее в миску, на нее наехал лимузин, сломав ей спину и убив ее мгновенно. Ошеломленный, Олкотт продолжил путь к Бунду, где увидел еще одну пожилую китаянку, которая мыла в реке Вангпу то, что выглядело как головка грязной швабры. При ближайшем рассмотрении это оказалась лапша, которую она подобрала на улицах города, разбросанная лоточниками, почерневшая от шин грузовиков с углем. Сотрудник полиции Американ-Ривер объяснил, что, помыв лапшу, она продала ее уличным егерям за несколько копперов.

"Каждый день мы получаем из этого ручья около семи или восьми трупов", - добавил он. "Не самое чистое место, чтобы поесть".

Даже самые туповатые постояльцы отеля Cathay не могли не заметить жестокой нищеты, особенно двух печально известных нищих, которые трудились на тротуаре через дорогу от входа в Cathay на Нанкин-роуд. Один, по прозвищу "Свет в голове", держал на бритом черепе единственную свечу, с которой капал воск на лоб и отбрасывал мерцающий свет на трупное лицо. Другая женщина была известна как "Плачущее чудо", чьи слезы были настолько обильны, что собирались в лужи вокруг нее на тротуаре. Еще более душераздирающими были уличные ежи, которые бежали за рикшей по Нанкинской дороге, плача: "Нет мамы, нет папы, нет виски с содовой".

Муниципальная полиция сдерживала численность примерно 20 000 профессиональных нищих, работавших в Международном поселении, периодически собирая их в фургоны и увозя в глубь сельской местности, высаживая по несколько человек в каждой деревне по пути, чтобы не навлечь на себя гнев местных чиновников. Болезни и голод часто брали верх над остальными. В мирном 1935 году муниципальный совет собрал на улицах Международного поселения 5 950 трупов.

Эти проявления нищеты, постоянно возобновляемые благодаря статусу Шанхая как убежища от войны, голода и засухи, превращались в зрелище благодаря компактности города. Площадь Международного поселения, образованного в результате слияния Британского и Американского поселений, составляла всего 8,94 квадратных миль. Французская концессия площадью в половину квадратной мили функционировала как жилой пригород Международного поселения (по сей день ее широкие, затененные платанами бульвары предпочитают консульские работники и экспатрианты, получающие щедрые пособия на проживание). Включая управляемые китайцами районы города, главные улицы которых патрулировала шанхайская муниципальная полиция, весь город занимал всего двадцать семь квадратных миль - меньше, чем остров Манхэттен. Пятимильная прогулка в любом направлении от отеля Cathay закончилась бы хлопковыми полями или рисовыми плантациями.

Это сделало Шанхай одним из самых многолюдных мест на планете.